Расписной - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– Кто – это – к нам – заехал? – На корточках напротив двери сидели двое, один из них резко поднялся навстречу – высокий стройный парень в красных плавках, резко контрастировавших со смуглой гладкой кожей, обильно покрытой потом. Он многозначительно кривил губы и по-блатному растягивал слова. – В гостинице «Бутюр» свободных мест нет!

Развязной походкой парень направился к Вольфу, явно намереваясь подойти вплотную и гипнотизируя намеченную жертву большими, широко поставленными глазами.

– Ну ладно, так и быть… Пущу спать под свою шконку… Только вначале заплатишь мне за прописку…

Гипноз не удался. То ли что-то во взгляде Вольфа сыграло свою роль, то ли виднеющийся в расстегнутом вороте многокупольный храм, то ли исходящее от могучей фигуры ощущение уверенности и силы, но планы гладкого красавчика мгновенно изменились: вошедший перестал для него существовать.

– Санаторий «Незабудка» – побываешь, не забудешь! – сообщил он, уже ни к кому конкретно не обращаясь, и, пританцовывая, направился к облупленной раковине, открыл кран и принялся плескать воду в лицо и на безволосую грудь.

Больше на Вольфа никто не обращал внимания. Арестанты безучастно переговаривались, за простынями стучали костяшки домино, кто-то заунывно повторял неразборчивые фразы – то ли молился, то ли пел. Справа от двери на железном толчке орлом сидел человек с мятой газетой в руке. Тусклые глаза ничего не выражали, как у мертвеца.

– Здорово, бродяги, привет, мужики! – громко произнес Расписной. И так же громко спросил:– Люди есть?

В камере, которую никто из арестантов так не называет, а называет исключительно хатой, томилось не менее сорока полуголых потных людей. Но и приветствие, и вопрос Расписного не показались странными, напротив, они демонстрировали, что вошедший далеко не новичок и прекрасно знает о делении обитателей тюремного мира на две категории – блатных, то есть собственно людей, и остальное камерное быдло.

– Иди сюда, корефан! – раздалось откуда-то из глубины преисподней, и Расписной двинулся на голос, причем местные черти сноровисто освобождали ему дорогу.

Торцом к окну стоял длинный, разрисованный неприличными картинками дощатый стол. На ближнем к двери конце несколько мужиков азартно припечатывали костяшки домино. На дальнем четверо блатных играли в карты. Хотя камера была переполнена, вокруг них было свободно, как будто существовала линия, пересекать которую посторонним запрещалось. Расписной перешагнул невидимую границу и, не дожидаясь особого приглашения, подсел к играющим.

Казалось, на подошедшего не обратили внимания, но Вольф почувствовал, как мелькнули в прищуренных глазах восемь быстрых зрачков, мгновенно «срисовав» облик чужака. Так мелькали в белых песках Рохи-Сафед стремительные, смертельно ядовитые скорпионы.

Играли двое, и двое наблюдали за игрой. Все были обнажены по пояс, татуированные тела покрывал клейкий пот.

– Еще, – бесстрастно сказал высохший урка с перевитыми венами жилистыми руками. Шишковатую голову неряшливо покрывала редкая седая щетина. На плечах выколоты синие эполеты – символ высокого положения в зоне. На груди орел с плохо расправленными крыльями нес в когтях безвольно обвисшую голую женщину. Держался урка властно и уверенно, как хозяин.

– На! – Небольшого роста, дерганый, будто собранный из пружинок, банкир ловко бросил очередную карту. Не какую-то склеенную из газеты стиру, а настоящую, атласную, из новой, не успевшей истрепаться колоды. На тыльной стороне ладони у него красовалась стрела, на которую как на шампур были нанизаны несколько карт – знак профессионального игрока. – Еще?

– Хорош, Катала, себе. – Седой перекатил папиросу из одного угла большого рта в другой и постучал ребром сложенных карт по кривобокой русалке с. гипертрофированным половым органом. Черты его лица оставались твердыми и холодными, будто складки и трещины в сером булыжнике.

На круглой физиономии Каталы, напротив, отражалось кипение азарта.

– Посмотрим, как повезет…

Приподнятые домиком брови придавали ему вид простоватый и наивный. Расписной знал, что впечатление обманчиво: на строгом режиме наивных простаков не бывает – только те, кто уже прошел зону или залетел впервые, но по особо тяжкой статье. Двое наблюдающих за игрой угрюмых коренастых малых – явные душегубы. И татуировки на мускулистых телах – оскаленные тигры, кинжалы, топоры, могилы – говорили о насильственных наклонностях.

– Раз! – Рука Каталы дернулась, будто на шарнире, и на стол упала бубновая десятка.

– Два! – Сверху шлепнулась еще десятка – пиковая.

– Две доски! – перевел дух банкир и озабоченно спросил: – А у тебя, Калик, сколько?

Расписной усмехнулся. Катала играл спектакль и явно переигрывал. Он набрал двадцать очков, если бы У Калика было двадцать одно, тот бы объявил сразу. При одинаковой же сумме всегда выигрывает банкир. Тогда к чему эта деланая озабоченность?

– Восемнадцать.

Седой бросил карты. Девятка, шестерка и дама веером рассыпались поверх выигрышных десяток.

– Выходит, повезло тебе? – Тяжелый взгляд пригвоздил банкира к лавке.

– Выходит так, – кивнул тот и демонстративно положил перед Каликом колоду: мол, если хочешь – проверяй.

– Если я тебя на вольтах или зехере заловлю – клешню отрублю, – спокойно произнес Калик, даже не посмотрев на колоду.

Угрюмые переглянулись. Они были похожи, только у одного правая бровь разделялась надвое белым рубцом и на щеке багровел длинный шрам, а глаз между ними почти не открывался.